Сергей Довлатов вспоминает:
Это было в семидесятые годы. Булату Окуджаве исполнилось 50 лет. Он пребывал в немилости. «Литературная газета» его не поздравила. Я решил отправить незнакомому поэту телеграмму. Придумал нестандартный текст, а именно: «Будь здоров, школяр!» Так называлась одна его ранняя повесть. Через год мне удалось познакомиться с Окуджавой. И я напомнил ему о телеграмме. Я был уверен, что ее нестандартная форма запомнилась поэту. Выяснилось, что Окуджава получил в юбилейные дни более ста телеграмм. Восемьдесят пять из них гласили: «Будь здоров, школяр!»
Ну, в наше время никто телеграмм не посылал, но незнакомые люди подходили, жали руку. Было приятно. Приятно даже вдвойне. Дело в том, что когда мы репетировали спектакль, у меня очень сильно болел дед; он попал со скамьи танкового училища на курскую дугу в моем тогдашнем возрасте — ему не исполнилось и 19. Дед заболел, он никуда не ходил, ничего не ел, только лежал и смотрел в потолок. Он казался удивительно молодым и был какого-то странного цвета, такого цвета и в природе нет...Он устал... И я к нему приезжал, подбадривал его, разговаривал про спектакль, про вождение машины (по профессии он — автомобилист). Я очень хотел показать спектакль дедушке. И он стал поправляться, встал на ноги... правда, на первые спектакли я его не звал... Это случилось несколько позже.
Спектакль не о войне, а о любви — говорим мы. И играем в день Святого Валентина... Аншлаг полный, всерьез опасаемся, что негде будет играть... Вполне возможно, что какую-то роль в нем сыграл постер школяра, который мы вывесили в столовой института. Школяр желал всем приятного аппетита.
После спектакля звонит Михалков и утверждает весь курс на главные роли в новом фильме «Утомленные солнцем». Курс снялся, а фильм он снимает до сих пор.
Так получается, что спектакль всегда выходит к какой-нибудь праздничной дате. Это становится традицией. Все опасения по поводу сценического пространства в прошлый раз сегодня нам показались смешными. Народу явно было больше, чем могло поместиться... С ним воевал Тимур, сгоняя с крохотных метров сцены. В прошлый раз мы учились играть на носу у зрителя — ну там, фехтовать перед глазами, орать прямо в ухо. Сегодня у нас был уникальный опыт игры под зрителем. Место, где мы укладываемся спать в первой сцене и проводим там минут 10 во время сна Коли и Нины, было сплошь заставлено стульями. Слева станок, а впереди зритель. Поэтому мы лежали под стульями, ноги зрителей перекрывали нам свет, говорили прямо в кроссовки...
— «Это чего, здесь ложится будем?»
(Саня Золотарев)
— «Ну, давай попробуем хотя бы...»
(Лешка Самсонов)
— «Да, в прошлый раз места побольше было...» (Коля Гринченко)
Умоляющими глазами смотрим в сторону зрителей, а те ничего, сидят, смотрят, сочувствуют. Самое смешное, что сидела над нами охрана, наконец-то пришедшая посмотреть, чем это мы по ночам занимаемся...
Эпоха перемен. Украшаем и закрепляем спектакль... Огромное спасибо Саше Лукиной, которая красит нам станки... Александр Сергеевич подал идею, как сделать задник — теперь у нас сзади не голая стена, а скрепленные проволокой шинели... Из театра Моссовета мы вывезли ворох списанных вещей, среди которых военные штаны, камуфляжная форма, шинели... Везли их во вгиковской газели, гаишникам, которые нас останавливали, объясняли, что везем одевать второй минометный взвод имени Окуджавы, те сочувственно кивали — и пропускали дальше.
Для Школяра — традиционно горячая пора. Как же может быть иначе, ведь это дни Победы. В эти дни праздники были омрачены поведением эстонцев. И дело было вовсе не в том, что они продавали просроченные шпроты... Разбирался памятник советскому воину-освободителю.
Был наш первый выезд со спектаклем из стен ВГИКа — мы работали в центре военных художников имени Грекова. Едем с декорацией в кузове грузовика...
«...И я думал, что вот также и 60 лет назад ехал в кузове грузовика какой-то солдат, и так же думал обо мне, как я о нем. Я представлял, что вокруг война, а он представлял, что вокруг мирный город, и он — артист какого-то странного спектакля и едет на декорациях... Вот только палки его стреляли, а шинели были свеженькие и сапоги налаченные. Я ехал и думал о нем. А он ехал и думал обо мне. Мы вместе ехали и думали...» — Мысли Лёши Боченина.
Спектакль прошел одно из самых тяжелых испытаний — ветеранами, более того, ветеранами, которые войну запечатлели на холстах. В помещении (конференц-зале) не было темноты и было всего несколько световых точек, зато было много радушных художников, которые приглашали нас к себе в мастерские. Ради одной такой мастерской можно навеки поселиться в центре Грекова. Просторные, двухъярусные, светлые, вкусно пахнущие краской и холстом... Особенно здорово в ней творить зимой, когда на стеклянный потолок падает снег, а кажется, будто он падает прямо на тебя...
