Написан сценарий. Писали вдвоем с Антоном Сорокиным, как Ильф и Петров: один пишет, другой сторожит рукопись, чтоб не украли. Сценарий был большим мешком, куда можно было запихать все интересное: так, например, показалось, что не хватает классики в спектакле, обратились к товарищу Шекспиру. Гамлет, куда уж классичней? Смело брали текст, которого вообще в повести и не было. Чувствовали, что не хватает еще одной встречи девушки-войны с бойцами Красной Армии — пожалуйста! У старшины нет монолога — да нет проблем! С трудом бы узнал Булат Шалвович родное произведение!
Увлекались киношными приемами, монтажом, флэш-беками, затемнениями кадра... А как было радостно, когда неподдающаяся сцена после очередного удара молотком наконец-то вставала на свое место, мы просто танцевали, правда... Сперва мы пытались сделать двух актовый спектакль, середина приходилась на приход додика во время пьянки. Потом за ненадобностью антракт убрали.
ружья заряжены!
Работа началась после безумного октября, когда мы одновременно открывали и закрывали фестиваль, а также выпускали класс-концерт, потом запрещенный во ВГИКе или, можно сказать, положенный на полку... После первых репетиций было понятно, что даже при таком маленьком составе нужен человек, который наблюдал бы все это со стороны, из зала. В противном случае на сцену высыпали лебедь, рак, щука и прочий зоопарк. Для этого мы пригласили Гошу Караяннидиса. Поскольку выходов в спектакле у него мало, то он большей частью сидел в зале и помогал необходимым взглядом со стороны, за что мы его и называем наши режиссером-координатором.
Репетиции, как водится, проходили глубоким вечером, охрана рвала и метала. Но урбанизация доходила и до нее. Ровно в 12 часов ночи включалось радио по всем громкоговорителям института — как бы своеобразный будильник, понимаешь... Не проспи! А то дверки закроются!
Реквизит подбирали подручными средствами. Я уже не говорю о гороховом концентрате на ПФД (кстати йогурт пропал и не появлялся с того летнего отрывка), бочка из-под вина — это канистра из-под яблочного сока. Каждый раз, когда Коля Гринченко отвинчивает крышку, мы ощущаем потрясающий и действительно пьянящий аромат... Печка чудом была найдена и изъята из мебельного цеха, шины сняты с машины ректора...
Репетиция прихода Нины.
...Это шутка, конечно, сейчас можно и пошутить, но когда тащили шины по грязи два километра из ближайшего техсервиса, было не до шуток. Вместо рапир, которые нам не выдавались, мы часто использовали палки. Чуть позже рапирами нам помог Александр Сергеевич, он принес их в трогательном пакете из Моссовета. Вот так фехтуешь и чувствуешь, что этой рапирой протыкали, быть может, Мордвинова, а фехтовал ей Ростислав Плятт! Кстати, фехтования у нас тогда еще не было, поэтому для сцены «Гамлет» мы позвали Ивана Шибанова, который в этом нам несказанно помог.
Во время каких-то репетиций Гала не могла говорить — лечила голос, мы в известной степени освоили язык глухонемых...
...Боченин принес потрясающий диск Мишеля Леграна. Очень многие композиции слились в нашем представлении с мелодикой Окуджавы — поэтому Легран участвует и на Параде, и в сцене с Женей, и в Гамлете.
Старый новый год мы встретили на репетиции парада. Отсюда и традиция кричать «С новым годом!», даже если на дворе июнь... В этот год мы загадали одинаковое желание... Возникали интересные трудности, которые вместе и преодолевали...
Например, в костюмерной растеряли все звездочки на шапках-ушанках, оставалось две или три... С тех пор пришла идея вообще никому не надевать ушанки со звездами. Это работало только на пользу спектакля — получалось, что солдаты вообще без знаков принадлежности какой-либо стране... Просто общее понятие солдата...
...Или оказывалось, что в соседних магазинах вообще нет спичек. Причем это оказалось, наверное, за несколько часов до прогона на курс. Я обегал все близлежащие магазины — ну нет спичек, хоть убей. Зато, когда нашел, скупил их все — 53 пачки, насколько помню, с тех пор еще не кончились.
...Это было похоже на какой-то безумный квест — проходи препятствия с охранниками, зарабатывай бонусы в костюмерной, сохраняй или уменьшай свои жизни на фехтовании, а фехтовали тогда мы довольно-таки слабо все же. Но во всем этом чувствовалась добрая поддержка — это была поддержка Окуджавы. Вот так сентиментально это звучит. Мы делали все в последний момент, но не боялись не успеть, мы работали ночами, но как-то было не до усталости.
Прогон школяра на курс и мастера. Александр Сергеевич благословил идти дальше. Помнится, зима в этот год здорово запаздывала. 19 января в разгар Крещения на улице расцветали какие-то цветы и лил дождь. Песня из финала «После дождичка» могла стать приятной новогодней песенкой. Ярик сварганил потрясающие программки.
День смерти Ильича. Но это мало что дает.
Наконец-то выпал снег. Он не просто выпал, а пошел и не прекращался до февраля. В этот день мы первый раз полностью прогнали спектакль на зрителя. Пригласили режиссерский факультет. По ошибке поставили им вместо стульев диваны — была у нас, знаете ли, всегда такая напряженка со стульями — и режиссеры очень здорово на них разлеглись, о чем мы весьма переживали: вот, уснут в уютных диванах, не поймут спектакля.
Станиславский во МХАТе специально поставил неудобные жесткие стулья, чтобы зритель целиком погружался в пьесу. А в _____ наоборот, очень удобные... «Пусть зритель скажет — спектакль говно, зато стулья...»
Так вот, мы доигрываем конца спектакль... И наступает тишина. Тишина — это как бы сказать, совсем непонятно — либо провал, либо вдруг зал через пять секунд взрывается аплодисментами. Но пять секунд проходят быстро — и дальше совсем уже ничего непонятно. Включился свет — и мы видим режиссеров... и идем с ними обниматься... Это была наша дружеская компания, но крылья быстро вырастают, понимаете.
Вот наступил тот желанный день. Школяр выходит в открытое плаванье, пока еще правда в рамках института открыты паруса, но якорь уже поднят. Это был конец семестра и в этот день мы показывали на кафедру два готовых спектакля — сначала «Корабль дураков», затем, через полчаса, «Будь здоров, школяр!» За эти 30 минут необходимо собраться, встретиться глазами с каждым партнером, обменяться с ним энергией, подбодрить ли...
Я плохо помню, что мы тогда думали. Для нас спектакль начинается обычно так: в коридоре кромешная темнота, и мы ждем, когда там, на сцене зазвенят колокольчики наконец, и польется музыка Окуджавы. Слух настолько обострен, что несколько раз кажется, что все уже началось. А потом открываются двери, мы выносим два станка — и понеслась... «это не приключения...»
